Акантария "Бессмертие"

Страх бывает разным. Но главная его форма такова: в радости люди боятся смерти, а в печали - бессмертия. И лишь тот, кто знает цену и радости, и печали, не боится ни смерти, ни бессмертия. Царь Давид, отец Соломона

Практически, бессмертие так же неосознаваемо, как вечность. Смертный априори отделен от вечности, потому что сам конечен. Вечность - сущность, которая для своего осознания требует продолжительной медитации и всяческого расширения сознания. Уместить же в одном понимании одновременно понятия вечности и жизни - это вообще непосильная задача. Практически, человек так и не смог измыслить истинно бессмертного - то есть существа, наделенного вечной жизнью. Все бессмертные, придуманные когда-либо человеком, конечны: их можно убить или еще каким-либо способом прервать их жизнь. Даже у Толкиена Эльфы не бессмертны - длина их жизни равна длине жизни Арды, и когда не станет ее, не станет и их. Просто эта длина по человеческим меркам стремится в бесконечность.
Поэтому все размышления людей о бессмертии, как правило, сводятся к оправданию перед собой чрезмерной краткости своего века. Смертный человек - это существо, в котором изначально, в силу его конечности, заложено разрушительное начало, и это начало сильнее созидательного, потому что сколько ни совершенствуйся, сколько ни созидай, все равно в конце тотал дестрой. Поэтому смертный более податлив саморазрушению, чем самосовершенствованию.
Только смертный может наплевательски относиться к миру, в котором существует, и разрушать его, потому что не ему в нем жить - он лишь мимоходом в нем. Смертного не волнует будущее, по крайней мере удаленное - потому что у него нет будущего; все то небольшое будущего, что исходно ему дается, вскоре нацело превращается в прошлое. Смертный может пилить ветку, на которой сидит, потому что он все равно не дотянет до того, чтоб расшибиться в лепешку, долетев до земли; а если и дотянет, то так будет даже лучше - фееричнее. Только смертный может быть убийцей, потому что "все мы там будем". Только смертный может сжечь Александрийскую библиотеку, потому что так велели его убеждения; ведь он не знает о мимолетности убеждений. Только смертный может построить общество потребления гламура, потому что ему за его короткий век проще искать простые плотские удовольствия, чем изощренные долговечные константы. И лишь смертному плевать на качество того, что он делает, потому что для него нет разницы, проживет ли его творение века или только месяцы. Быть смертным удобно, чтоб чинить произвол.
Однако в смертном есть, помимо разрушительного, еще и созидательное начало. Это хорошо видно по тем творцам, что порой встречаются среди людей. Этот созидатель требует постоянно оправдывать перед собой существование разрушителя, что выливается в поиски доказательств превосходства своего положения над положением бессмертного. С той же целью природой устроено так, что в смертном по мере приближения судьбы сначала гаснет созидательное начало, а потом уже уходит он сам - когда терять уже нечего, и он сам это ощущает.
Всякий смертный примеряет бессмертие на самого себя со всеми своими смертными особенностями, а потому перспектива кажется ему воистину безрадостной. Он представляет, что к своим локальным, преходящим целям будет идти целую вечность; что будет пресыщаться знакомыми ему радостями, пока их совсем не останется. Он представляет, что человечество, сделав себя бессмертным, увековечит себя таким, какое оно есть в настоящем.
Как вообразишь общество вечных разрушителей, завистливых, агрессивных, алчных, стремящихся нахапать побольше да поскорее, лишь бы успеть, пока не поздно, не имеющих ни отдаленных сверхцелей, ни интересов, ни способностей, и не знающих, куда потратить всю снисканную прорву времени… Пап Римских, вечно разъезжающих под стеклянным колпаком, Рабиновичей, вечно ищущих китайцев для дешевой рабочей силы, Джоржей Бушей, вечно бомбящих всякие Ираки демократическими бомбами, толпы богатых и бедных, готовых растерзать друг друга за банку с заветным эликсиром…

Никому не приходит в голову, что бессмертный - это качественно иной план бытия. В нем два коренных отличия: в нем априори нет разрушительного начала, потому что он не обречен на уничтожение, и ему равнодоступно все прошлое и все будущее - у него неизмеримо много было в прошлом, но еще больше ждет в будущем. А значит, склад сознания в нем будет принципиально иным, чем у смертного.
Только бессмертный может всецело отвергать зло. Потому что он будет понимать, что ему же самому потом в этом мире с этим злом и жить.
Только бессмертный может предаваться одному только созиданию. Потому что бессмертный - это сама жизнь во плоти, а жизнь - это вечное самосовершенствование. Только он может понять весь ужас разрушения и всю красоту созидания. Потому что видел и то и другое сполна, и все последствия вкусил сполна, а даже если не видел, то волей-неволей должен будет рассчитать далекоидущие последствия.
Только бессмертный может понимать всю ценность жизни. Потому что для него потеря жизни - катастрофа, а не неизбежность. Он сто раз подумает осуждать на смерть.
Только бессмертный может быть истинным пацифистом и стремиться к разумному урегулированию любых ситуаций. Потому что война и агрессия противоречат заложенному в него созидательному началу.
Если у смертного есть стимул примириться с разрушением, то у бессмертного же этого стимула нет.
Для него не может быть мимолетных ценностей вроде денег, карьеры, потребности во что бы то ни стало размножиться. Есть лишь одна вещь, которой можно предаваться вечно - это познание вечной Вселенной. Значит, бессмертный станет созерцателем, мудрецом; его взор будет обращен на весь мир, а не на отдельные предметы.
О чувственной стороне бытия бессмертного смертному вообще рассуждать сложно. Ему с его коротким веком и страсти даны скоротечные. А какие источники эмоций можно найти в вечности - об этом ему можно в лучшем случае только догадываться. Смертный стареет, в нем гаснут эмоции, пропадают интересы, у него все ушло в прошлое - естественно, в таком состоянии его будет тяготить мысль о вечном продлении существования, да и не будет он искать новые источники ощущений, стоя на пороге.
Две принципиально разные стратегии жизненного времяпрепровождения: смертный, которому надо успеть выбрать из бесконечного разнообразия мира конечное число приоритетов, как можно больше из этих приоритетов реализовать и как можно больше ощущений сконцентрировать в конечный промежуток времени, чтоб под конец поставить галочки напротив всех поставленных целей и почувствовать удовлетворение; и бессмертный,не имеющий перед собой конкретных и конечных целей, но зато предающийся единению с миром, бесстрастно созерцающий и иногда вмешивающийся в дела мирские, когда надо удержать мир от апокалипсиса. Смертный энергичен и деятелен; бессмертный хадумчив и разборчив. С точки зрения бессмертного смертный - это "пришел, нагадил, ушел"; с точки зрения смертного бессмертный - это черствый неприподъемный пень. Главный вопрос бессмертных - "можно ли приобщить к созидательной жизни тех, кто до сих пор предавался одному лишь разрушению?" (ц Снегов), смертных же заботит, как расшевелить бессмертных, чтоб увидеть хоть какое-то КПД их существования на своем веку, ведь смертные привыкли к поспешным действиям и не могут "подождать одно-другое тысячелетие".

Смертному с его коротким веком удобно в том случае, если в его мире есть какой-нибудь Моргот, который посвящает себя разрушению мира и распространению хаоса. В результате его деятельности, высокое и прекрасное в таком мире - в прошлом, а в будущем - мрак.
В этом случае бессмертный становится свидетелем постоянного регресса и, будучи по своей натуре существом созидательным, попадает в положение личного врага этого Моргота. В таком мире у бессмертного нет будущего так же, как и у смертного, зато есть неизмеримо большая память о прошлом, в которое всё уходит. Годы бессмертия здесь будут расходоваться на попытки остановить регресс, а память о былых высотах будет давить всё тяжелее.
Смертному же дано застать лишь небольшой кусочек всей картины морготовых бесчинств и не увидеть конца того, что ему нравилось при жизни; и, таким образом, для смертного в таком мире регресс не очевиден, и может сложиться иллюзия благоденствия.
Наличие деструктивного Моргота только разожжет в смертном саморазрушительные начала. Смертный неизбежно примет сторону Моргота, но при этом его созидательное начало, задавленное разрушительным, начнет завидовать бессмертным. И если одного Моргота еще может оказаться недостаточно, чтоб весь мир поставить на путь деградации, то массовом засилье смертных это становится неизбежно. В антипрогрессистском упадническом мире у бессмертных действительно нет шансов против смертных. Толкиен вообще создал очень удобную схему для размышлений о смерти и бессмертии: регрессирующий мир с оазисами временного, хоть и достаточно продолжительного благоденствия, и одно важное добавочное различие между смертными и бессмертными - бессмертный не сможет покинуть этот мир, даже если захочет, а смертный должен будет уйти, даже если не хочет. "Она еще не устала от своих дней, и так вкусила она горечь смертной жизни, которую приняла на себя". В таких условиях и для тех, и для других Дар превращается в наказание, потому что в благоденствии "под Валарами" люди будут штурмовать Благословенный Край, а в бедствии "под Морготом" бессмертные будут убивать себя и искать забвения в Валиноре.
Здесь вспоминаются слова из притчи о царе Соломоне: "Страх бывает разным. Но главная его форма такова: в радости люди боятся смерти, а в печали - бессмертия. И лишь тот, кто знает цену и радости, и печали, не боится ни смерти, ни бессмертия". С той разницей, что в Искаженной, регрессирующей Арде невозможно не бояться ни смерти, ни бессмертия, поскольку радость там достается слишком большой ценой, и печаль там неизбывна.
В этом мире у бессмертных есть только память; но у смертных нет даже ее.
Недаром последние слова сказания о Квенди - "и там ее зеленая могила до скончания мира, и все дни ее жизни полностью забыты людьми, что пришли потом, и не цветут больше эланор и нифредиль к востоку от Моря".

Достаточно однобокий отрывок этих размышлений перенесен в "Вавилон 5". Стражинский, как известно, знатный толкинист, но тема бессмертия, по всей видимости, не входила в круг его основных интересов. По большому счету, "Вавилон 5" сконцентрирован не на сравнении смертных и бессмертных, а на изучении смертных в прогрессистском мире. Из толкиеновской схемы туда попадает только бессмертный, разглагольствующий о своем бесконечно большом прошлом, но нету одного крайне важного фактора, благодаря которому схема работала, - регресса мира. Из-за этого, собственно, бессмертия в "Вавилоне" и нет, по крайней мере, в речах:
"…Потом, я думаю, Вселенная решила, что для того, чтоб наслаждаться жизнью, чтобы были перемены и рост - жизнь должна быть короткой [а как же бактерии? Деление клетки - это не производство на свет потомка и смерть родителя, это разделение одной клетки на две части и последующее продолжение ее жизни. Можно сказать, каждая бактерия, существующая сейчас на Земле, появилась, когда возникла жизнь на Земле. И что ж, бактерии не эволюционировали?]. <…> Мы живем слишком долго, видели слишком много. Жить так, как живем мы - значит, жить над радостью, любовью и дружбой [Толкиен своих бессмертных этими прелестями жизни не обделяет, однако придает им куда больше смысла и ценности, чем обычно вкладывают в эти понятия смертные]. Потому что мы знаем, что все это преходяще, мимолетно, мы знаем, что все это обратится в прах [смертные тоже прекрасно это знают. Иначе б не звучали здесь сейчас такие речи. По хорошему, лет 20-25 достаточно, чтоб понять мимолетность человеческих любовей]. Только те, чья жизнь коротка, могут вообразить, что любовь вечна вечна [это ж насколько она должна быть коротка…].Не расставайтесь с этой приятной иллюзией, возможно, это величайший дар, который когда-либо получала ваша раса".
Это слова зажившегося смертного, который к тому же жил страстями и перегорел. Правда, если отвлечься от речей, необходимая атрибутика бессмертного имеется: созерцательность, разумный пофигизм, пацифизм, направленность на созидание и развитие. Бессмертные Вавилона существуют в мире прогресса, и ведут себя в нем в соответствии с теоретическими ожидаемыми: сидят, созерцают, размышляют, и вмешиваются в мирские дела, когда надо предотвратить апокалипсис. Непонятно, почему они так тоскуют о прошлом, если им открыто все будущее (Впрочем, тоскуют ли? Об этом речи не было. Речь была лишь о смертной жизни и ее преимуществах). И уходят они не потому, что их утомил регресс, а потому, что им просто надоело сидеть на одном месте и тесниться с молодежью - уходят в поисках новых горизонтов и оставляют молодежь развиваться до своего уровня. Не вечное забвение, а вечный рост.

Сравнения смертных и бессмертных в прогрессистском мире получилось у Снегова. Потому что бессмертие у него удалось убедительно - как форма бытия, а не повод порассуждать о преимуществах конечной жизни.
Снегов не стал вводить толкиеновские пунктики, придававшие наглядности Арде. Во-первых, смерть и бессмертие у него не являются особыми Дарами свыше для избранных народов, и выбираются каждым народом по собственному разумению. Снеговские бессмертные вольны уйти, если захотят; между ними и смертными нет непреодолимой пропасти. Во-вторых, по большому счету, в мире, в котором они живут, нет регресса и морготов не водится. Попытались было завестись, но физика мира не позволила. Кстати, возможно, именно из-за большей близости реальному миру снеговская картина не так наглядна и ярка, как толкиеновская; а может, из-за чрезмерно антропоцентрического ракурса подачи. Но это не умаляет её качества. В этой схеме "вектор эволюции мира" направлен не к разрушению, как в Арде, а к созиданию, усложнению мира; и эта естественная физика мира - назовем её так - приводит к возобладанию во всех существах созидательного начала, хотя в них изначально присутствуют и то, и другое.
Зловредов вполне можно понять с их идеей направить разумную деятельность на преодоление этого вектора - разум любит преодолевать непреодолимое. Однако в самоусложняющемся мире у "разрушителя" нет шансов повернуть весь мир к регрессу, как максимум ему хватит сил деструктировать только свое непосредственное окружение вместе с собой. Попытка стать морготом в прогрессирующем мире обречена на провал, поскольку любая деятельность здесь оборачивается усложнением и прогрессом. Вот им и приходится в конечном итоге признать существование в себе "созидателя".
Нечто похожее номинально прописано и для Арды законом Эру Единого - "всё зло в конце концов обратится ко благу"; однако на практике в Арде наблюдается генеральная тенденция к деградации мира на протяжении Трех Эпох, то есть разрушение возобладает над созиданием, несмотря ни на какие специальные установки свыше, по крайней мере в рассмотренном промежутке времени.
Однако смертный и в прогрессивном мире остается смертным. Баланс сил в нем может быть сдвинут в ту или иную сторону в зависимости от окружения, но, тем не менее, разрушительное начало в нём не может быть полностью преодолено, пока он смертен. Снегов не без иронии показывает сходство методов и результатов Людей и Разрушителей, несмотря на то что декларируемые цели у тех и других разные. Яркий пример - судьба Мечтательного Аппарата Третьей Планеты, сначала освобожденного Людьми, а затем возвращенного в исходное состояние "ради спасения остальных".

Другая стратегия - стать агентами созидательной прогрессорской силы, направить разумную деятельность на содействие ей. Тоже, кстати, свойство разума - ставить под контроль непреодолимые силы. Не можешь остановить процесс, так встань во главе! И если стать морготом в прогрессирующем мире невозможно, то стремиться к созидательному полюсу наоборот можно до бесконечности.
Переход к бессмертию является неизбежным следствием предельного подавления в себе "разрушителя". Бессмертие здесь - эволюционный шаг и осознанный выбор, а не предопределенность свыше, что позволяет ценить преимущества, а не сетовать на недостатки своего положения. Для него даже придумали особый термин - "разумное бессмертие".
Пока смертные меряются количеством мегатонн тротила, эти стоят в сторонке и рассылают подсказки типа "выход здесь", "лететь туда", "давайте лучше выпьем вина"; устраивают им сходки и переговоры и капают на мозги. Бессмертные вообще, как известно, имеют тенденцию окапываться во всяких Лотлориенах-З'Ха'Думах и рассылать оттуда телепатические сигналы, которыми понемногу воздействуют на ход событий. У бессмертных нету бомбы, аннигилятора, гравитатора, сверхскорости и сверхнаглости. Зато у них есть всемогутор ("в принципе, творить чудеса каждый из нас умеет") и каждому по индивидуальной исполнилке желаний ("каждый вправе затребовать все те возможности, которые посильны обществу"). Правда, величие Всемогутора меркнет в глазах смертных перед величием Бомбы. Потому что всемогутор никогда не применяется для решения локальных текущих проблем (скажем, для того, чтоб доказывать кому-то свою крутизну).
А еще смертных очень бесит, что бессмертные слишком долго думают, прежде чем нажимать красную кнопочку "пуск".
Бессмертные мыслят и действуют в ином масштабе, чем смертные - соизмеримо длине своей жизни. Они сводят к минимуму свое вмешательство во внутренние дела каждого индивидуального существа. Не лезут с бесцельной благотворительностью, пытаясь накормить из своей тарелки каждого встречного-поперечного смертного и творить за него прогресс своими руками. Их деятельность - подталкивание целых биосфер к ускорению прогресса. За их неизмеримо долгую жизнь уже пол галактики успело оказаться в роли их подопытных кроликов. Они знают возможности всех и каждого. И когда их побуждают не теряя ни минуты броситься на войну за жизни малых народов, они удивляются - зачем? Зачем бессмертным уничтожать свое самое совершенное творение, чтоб уберечь лишний миллиард тех, кто уже давно доказал свою неконкурентоспособность? Всю свою многомиллионолетнюю работу пустить насмарку? Если бессмертный перейдет к уничтожению, он потеряет смысл своего существования.
В прогрессивном мире бессмертный может на реальных основаниях ожидать перехода "моргота" к созиданию. Поэтому бессмертные лучше подождут, когда в подопытных смертных "созидатель" сам, эволюционно, возобладает над "разрушителем". В крайнем случае, если уж очень требуется вмешательство бессмертного в войну, следует доказать ему, что удар необходим не для тупого уничтожения, а как толчок к развитию. Так Лориен в "Вавилоне-5" вмешался в Войну Теней. Так же у Снегова галакты вмешались в войну с разрушителями.
И это полная противоположность регрессивного мира, в котором бессмертный является самым яростным, самым непримиримым и самым воинственным врагом единого Врага.

Сайт управляется системой uCoz